11 января 2017 года исполняется 55 лет со дня катастрофы на Краснознамённом Северном флоте, забравшей 122 морские души.
Большая дизель-электрическая подводная лодка Б-37 ошвартовалась в Екатерининской гавани у 5-го причала. Того самого, у которого и по сию пору грузят на лодки торпеды.
Командир — капитан 2-го ранга А. Бегеба — только что вернулся из отпуска — его отозвали досрочно.
На политическом и военном горизонтах сгущались тучи — вызревал Карибский кризис.
Б-37 стояла в боевом дежурстве, то есть в полной готовности немедленно сняться и выйти воевать.
Ранним утром экипаж — семь десятков матросов, старшин и офицеров — встречал командира в строю на причале.
Старпом капитан-лейтенант Симонян, не чуя смертного своего часа, бодро доложил о готовности к подъему флага.
И тут же под медное курлыканье горна флаг и гюйс подняли на всех кораблях.
— Команде вниз! — приказал Бегеба.
Начиналось ежеутреннее проворачивание лодочных машин и механизмов.
Командир в таких случаях спускается в лодку последним.
В ходе проворачивания машин и механизмов, около 08.25 на подводной лодке произошел взрыв, причины которого до сих пор никто не может назвать с полной определенностью.
До трагедии с подводной лодкой "Курск" эта авария считалась самой масштабной в отечественном подводном флоте.
Подводная лодка Б-37 оказалась полностью разрушена и почти тут же затонула.
Рядом с ней стояла подводная лодка С-350, которая тоже получила повреждение корпуса, первый и второй отсеки оказались затоплены.
На ней погибли 11 человек.
В момент взрыва на пирсе проводились занятия по строевой подготовке – погибли 52 матроса и мичмана.
В целом, на обеих лодках, погибли 122 человека.
В мае 1959 года Б-37 была построена и переведена по Беломорско - Балтийскому каналу из Ленинграда на достроечную базу в Северодвинск для сдаточных испытаний.
3 января 1960 года она вошла в состав 33-й дивизии подводных лодок Северного флота с базированием на базу подводных сил в Полярном, на Кольском полуострове.
Единственное крупное мероприятие, в котором успела принять участие Б-37 - это учения "Метеор" в Атлантическом океане.
Волею судеб выжили только командир, находившийся в момент взрыва на пирсе и командир дивизиона движения электромеханической боевой части, отлучившийся в штаб по делам службы.
В отношении командира «Б-37» капитана 2 ранга Бегебы Анатолия Степановича было предписано: «Отдать под суд военного трибунала в назидание остальным для решительного укрепления дисциплины и порядка на кораблях и в частях флота».
Воспоминания Бегебы:
- Я незадолго до трагедии возвратился из отпуска. На подлодку накануне приняли торпедный боезапас. В его погрузке я принять участие еще не успел.
Утром 11 января 1962 г. после подъема Военно-морского флага я отдал приказ начать проворачивание лодочных механизмов и машин, которое проводится каждое утро.
Я еще некоторое время находился на верхней палубе корабля, как вдруг черный дым повалил из верхнего рубочного люка.
Дым был сильный, как из паровозной трубы.
Первая мысль — произошло замыкание, и горят кабельные трассы.
Незадолго до этого такое было на другой лодке.
В тот раз чтобы загасить пламя пришлось тащить баллоны с углекислотой и открывать концевые люки.
Я бросился к телефону на причал.
Доложил о возгорании контр-адмиралу Юдину, тогдашнему начальнику штаба и сразу вернулся на лодку.
На палубе находились рулевые, следившие за проворачиванием рулей глубины.
Радисты и метристы мельтешили в ограждении рубки.
Они до этого проверяли выдвижные антенны.
Задымленность была такой, что лезть через входную шахту в центральный пост, нечего было даже думать.
Радистам я приказал прыгать на палубу, иначе они отравились бы ядовитыми газами.
Сам при этом побежал в корму к аварийно-спасательному люку.
Через него можно было попасть в седьмой отсек.
Однако до него я не добежал всего шагов десять — чудовищной силы взрыв швырнул меня в воду.
Ледяного холода я даже не почувствовал.
Контуженный, я выбрался на привальный брус и с ужасом увидел, что случилось с подлодкой.
Развороченный нос уходил в дымящуюся воду ...
Судебные заседания проходили с 18 по 22 июня 1962 года.
Сам Бегеба о них вспоминал следующее:
- Обвинитель спрашивает: почему воздушные баллоны торпед были просрочены с проверкой на 24 месяца?
Отвечаю: Торпеды принимались на борт в мое отсутствие.
Я в это время был в отпуске.
Видел лишь дубликаты их формуляров.
Сроки проверки в них не записываются.
Они заносятся в подлинники, хранящиеся в арсенале.
Вопрос: Почему аварийная тревога не была объявлена, ваши люди в панике бросились в корму?
Отвечаю: Расположение тел в отсеках показывает, что каждый погибший находился там, где его обязывала быть аварийная тревога.
Доказательством является акт осмотра подводной лодки водолазами.
Вопрос: Почему вы, являясь командиром корабля, бежали в корму в противоположную сторону от пожара? (В вопросе слышалось — «вы почему струсили?»).
Отвечаю: Без помощи изнутри люк в носовой отсек невозможно открыть.
Кормовой — аварийный люк — мне бы удалось открыть самому.
Попасть в подлодку в тот момент удалось бы только через него...
(На одной из подлодок проверили данное заявление — все точно).
Государственной комиссией было выдвинуто около двадцати различных версий гибели лодки.
Среди них была и такая: в ходе погрузки одну торпеду поцарапали или слегка помяли о причальные стойки.
Потом ее «подмарафечивали» при помощи паяльника, что и привело к ее взрыву.
Меня об этом также спросили.
Мой ответ был приблизительно таким.
После прибытия из отпуска на лодку минер мне доложил: «Товарищ командир, нами принят не боезапас, а один мусор!».
Начал разбираться, в чем же дело.
Оказалось, все лучшее было погружено на лодки, ушедшие в Атлантику к Кубе, где начинался Карибский кризис.
Нам — второму эшелону — было сброшено просроченное торпедное старье, все то, что смогли наскрести в арсеналах.
И это несмотря на то что мы стояли на боевом дежурстве.
Стеллажные торпеды на подлодках как правило содержатся с половинным давлением в баллонах.
Нам же приказали довести давление до полного — двести атмосфер.
Это сделать я отказался.
Однако флагманский минер настаивал, сославшись на напряженную мировую обстановку.
Мол, в любой момент может начаться война.
Я согласился, однако поставил условие, что приказание будет исполнено только под запись командира бригады в вахтенном журнале.
Комбригом было записано: «Иметь давление 200 атмосфер».
Его запись, к чести комбрига, была им подтверждена в трибунале, хотя вахтенный журнал так и не был обнаружен.
Так вот все дело, на мой взгляд, именно в полном давлении в воздушных резервуарах стеллажных торпед.
Вероятнее всего у старого баллона выбило донышко.
Перед пожаром я слышал хлопок!
Обшивку торпеды взрезала воздушная струя.
Ее тело было в смазке.
Банки с «кислородными консервами» — пластинами регенерации – хранились под стеллажами.
Масло в кислороде самовоспламеняется.
Мичман Семенов, старшина команды торпедистов, только успел доложить о возгорании и погиб от удушья.
Потом взрыв. Все двенадцать торпед сдетонировали.
Кстати, после данного происшествия банки с «регенерацией» запретили хранить в торпедных отсеках.
Все выдвигаемые версии, в том числе и о том, что в носу велись огневые работы, на зарядном отделении паяли вмятину — полный бред.
Мужество командира, отказавшегося от адвоката и взявшегося самостоятельно защищать свою невиновность, честь и достоинство своих погибших товарищей, а также редчайший для того времени пример профессионализма и принципиальности, проявленные председателем военного трибунала Северного флота полковником юстиции Ф.Д. Титовым, помогли торжеству справедливости.
Вопреки всем «установкам» командир был оправдан, а оправдательное постановление суда стало незабываемым уроком нравственности и высокой гражданственности для всех нас.
Из воспоминаний генерал-майора юстиции Ф.Д.Титова:
«Посмотрел в зал.
Присутствующие в полнейшем оцепенении.
Все молча стоят.
Полного оправдания подсудимого никто не ожидал!
В себя первым пришел военный прокурор, полковник юстиции Титков просто выскочил из зала.
Несмотря на поздний час, он смог организовать катер и незамедлительно убыл в Североморск.
Как выяснилось позже, он отправился доложить об оправдательном приговоре Бегебе адмиралу Касатонову.
К командующему флотом меня вызвали на следующий день.
Тот, стучал кулаком по столу и упрекал меня:
«Вы решили учить Политбюро ЦК партии!
Вами был выбит у меня из рук рычаг, при помощи которого я хотел укрепить дисциплину и повернуть работу командиров по искоренению значительных недостатков в службе!
Вы решили, что умнее членов государственной комиссии разбиравшейся в происшествии, или прокуратуры флота, которая четыре месяца проводила следствие по данному делу?!
Эту тирада командующего закончилась заявлением, что такой приговор действительности не соответствует и будет отменен по протесту военной прокуратуры флота, при этом Бегеба будет осужден.
Тогда я немного вспылил: «Почему вы кричите на меня?
Я ведь вам не подчинен в своей работе!
Я подчиняюсь только советскому правосудию!»
Мне на следующий день позвонили из Москвы.
Генерал-лейтенант Борисоглебский, председатель Военной коллегии Верховного Суда СССР, сообщил, что поступил протест от военной прокуратуры.
Через три-четыре дня позвонили из ЦК КПСС.
Звонок был сделан по поручению Хрущева, первого секретаря ЦК КПСС.
Меня не оказалось на месте, поэтому мой зам, полковник юстиции Маслов, зачитал, по просьбе звонившего, текст приговора.
На другом конце провода это вызвало недоумение: «Обстоятельства оправдания Бегебы в документе, который поступил от Генерального прокурора в ЦК, изложены несколько иначе. Вышлите в Москву копию приговора».
Я практически не сомневался, что оправдательный приговор отменят под сильным давлением.
Однако один эпизод скрасил мрачную ситуацию.
В кабинет вошли три капитана первого ранга, которые вдруг как будто по команде передо мной опустились на колени, низко поклонились, а один говорит:
«Товарищ полковник, спасибо вам за справедливость!
За спасенного командира!
За то, что не позволили нам потерять веру в правосудие!»
Честно говоря, я оторопел.
Подобная сцена после постоянного давления со стороны начальства и нервотрепки произвела сильное впечатление.
На глаза попросту навернулись слезы...
В скором времени я получил телеграмму из военной коллегии Верховного суда: «ОПРАВДАТЕЛЬНЫЙ ПРИГОВОР ОСТАВЛЕН СИЛЕ ТЧК РАДЫ ЗА ПРАВОСУДИЕ ТЧК ПОЗДРАВЛЯЕМ ТЧК».
Вы не представляете, как пела в тот момент моя душа!?
Неожиданно для всех 23 февраля 1963 года, мне присвоили очередное воинское звание — генерал-майор юстиции.
Через пол года подписали приказ о моем назначении на должность начальника организационно-инспекторского отдела Военной коллегии Верховного суда СССР.
Во время того как я пришел попрощаться с Владимиром Афанасьевичем Касатоновым, командующим Северным флотом, он тепло поблагодарил меня за службу а также сообщил, что Военным советом принято решение организовать прощальный ужин в мою честь.
После того как произнесли первые тосты и встреча стала более неформальной, мой сосед за столом Семен Михайлович Лобов, заместитель командующего флотом, наклонившись ко мне, сказал полушепотом: «Федя, ты хороший парень, но вот зря только Бегебу оправдал».
Эту фразу краем уха уловил адмирал Касатонов, встал из-за стола (естественно мы все тоже поднялись), наполнил бокал и произнес:
«Должен всем сказать, что оправдательный приговор обсуждался в самых высоких инстанциях страны. Его признали правильным и обоснованным.
Не случайно Верховный суд его утвердил и отклонил протест военной прокуратуры».
Как оказалось, копия приговора, которая была отправлена в ЦК КПСС, там была изучена, и позиция, выработанная по ней, повлияла на все: на решение Военной коллегии, на присвоение мне нового звания, на назначение на должность.
Таким образом, завершились пересуды и споры по поводу оправдательного приговора по делу командира подводной лодки Б-37 211-й бригады 4-й эскадры подводных лодок капитана 2-го ранга Анатолия Степановича Бегебы».
В начале 70-х годов ХХ столетия, тогда уже капитан 1 ранга Бегеба, преподавал тактику в Каспийском высшем военно-морском училище и рассказывал курсантам о некоторых обстоятельствах гибели Б-37.
Комиссию по расследованию взрыва подводной лодки возглавил Главком ВМФ Сергей Горшков.
В закрытом докладе специально созданной высокой комиссии содержится детальный разбор причины катастрофы.
По версии комиссии, при погрузке боеприпаса была повреждена одна из торпед.
После этого рядом с ней начали проводить сварочные работы при помощи обычной бытовой паяльной лампы.
Возник пожар. Торпеда загорелась.
От детонации взорвались остальные боевые торпеды.
В докладе то и дело прописаны слова: возможно, вероятно, не исключено…
И, хоть версия о пожаре от паяльной лампы была озвучена экспертами как основная, но упоминались ещё и другие возможные причины трагедии, их перечислено около двадцати.
Матросам с подлодки Б-37, в день взрыва находившимся в городе, поставили ужасную задачу - им предстояло идентифицировать останки для того, чтобы уточнить список погибших.
На корме тральщика постелили кусок брезента, на который перенесли части разорванных тел.
Этой жуткой картины не смог вынести даже присутствовавший при опознании врач.
Работы по подъему обеих лодок заняли 22 дня.
Некоторое время Б-37 стояла у пирса с заглушкой на месте оторванной носовой части.
7 мая 1963 года Б-37 была выведена из состава флота и отправлена на полную утилизацию.
Погибших захоронили на гарнизонном кладбище в Полярном, поставив в память о них обелиск с надписью «Морякам-подводникам, павшим при исполнении воинского долга 11 января 1962 года».
Позже их фамилии были увековечены на памятной доске в часовне храма Святителя Николая Чудотворца в Полярном.
Стараниями Анатолия Бегебы, капитана первого ранга в отставке и представителей Санкт-Петербургского клуба моряков-подводников.
В Морском соборе на Крюковом канале была установлена памятная доска со списком имён погибших при роковом взрыве.
Анатолий Степанович Бегеба в декабре 2002 года скончался.
Его прах погребен в Санкт-Петербурге на Серафимовском кладбище.
Уже в который раз изучаю материалы по катастрофам на подводном флоте страны Советов и в очередной раз убеждаюсь, что жизнь людей, стоявших на дальних океанских рубежах громадной державы не стоили ей практически ничего…
И лишь благодаря инициативе флотского братства и титанической борьбе с бюрократической машиной, память о братишках воздвигается в мраморе и граните…
Материал подготовил А.В. Вовк – член Национального союза журналистов Украины, гвардии п/полковник.
